Персональная выставка Юрия Калюты «Иллюзия красоты»

Он – живописец. Не по профессиональному мастерству, очень высокому, а по мироощущению и искусствопониманию. Все, что происходит с ним и вокруг него, входит в его глаз и душу только через живописную призму, ограничивающую в темах и сюжетах, но дарующую творческую свободу.
В его холстах, когда видишь их в мастерской, царит чарующая полнота бытия. На тебя обрушивается неотразимый поток цветоформ, тональных и фактурных контрастов: синее и белое, голубое, красное и черное. Он то атакует поверхность
в сладостном безумии – желании воплотить и воплотиться, то нежно, деликатно обрабатывает отдельные детали, извлекая их из красочного месива и возвращая обратно, дабы они обнаружили свою предметную суть.
В медитативных художественных практиках все переплетается. Из почти абстрактных пятен, прихотливой вязи мазков, касаний, цветовых переходов, полутонов возникают прекрасные детские и женские лица – полуулыбка, полуплач; реальный и загадочный мир в форме – пластический образ той самой мастерской, в которой он просто живет, но живет в полную силу, не различая, где явь и где сон, как в напутственной рефлексии шекспировского Просперо: «Мы сами созданы из сновидений. И эту нашу маленькую жизнь Сон окружает».
В экспозиции бытовые эпизоды обретают и обнаруживают свою особую ритуальную значимость – таящиеся в них большие смыслы. Утренняя чашка чая – восточная церемония; мальчишеские игры – моряк, пират, воин, – преображение; разбросанные на подоконниках, столах, диванах книги – Веласкес и Гойя, Серов
и Петров-Водкин – наставники; сын, закутанный в родительские халаты, – времен связующая нить; женщина с футбольным мячом – вперед, Россия; оберегающая цветные сны мать, непрерывный ночной дозор, и отец с ребенком на руках, всматривающийся в зеркало, в будущую картину – святое семейство, тринитарность.
Переполненный противоречиями, наделенный даром эмпатии – способности почувствовать «другого», Юрий Калюта естественно приходит к автопортрету как жанру, позволяющему посмотреть на себя «со стороны», – на властного творца, способного привести в порядок, укротить неукротимую действительность, и на размышляющего, разрывающегося между напористым сегодняшним днем и «музеем» человека: «Неужели вон тот – это я?» Вновь и вновь он пытается понять, на рубеже каких времен находится и какой он сейчас: изменяющийся и неизменный.

В. А. Леняшин